Алексей Винокуров - Мигель де Сервантес, королевский комиссар

Сервантес (не отрываясь от книги). Тебе-то что?

Олалья. Мне – ничего. Просто жалко. Он такой хороший человек.

Сервантес. Ты, часом не влюбилась?

Олалья. Не смейтесь над бедной девушкой. Он благородный сеньор, рыцарь, а я – простая прислуга.

Сервантес. Все понятно.

Олалья (с досадой). Ничего вам не понятно!

Появляется Санчо. Вид у него заспанный.

Санчо. Доброе утро, ваша милость… (Падает на стул). Охо-хо!

Сервантес. Что с тобой?

Санчо. Лучше не спрашивайте! Дурными словами выражаться не хочется, а обычными не обойтись… Как же я устал!

Олалья. С чего же ты так устал?

Санчо. Вчера весь день с его милостью свиней гоняли.

Сервантес. Это еще зачем?

Санчо. Госпожа Дульсинея велели. Это, говорит, не свиньи, а враги отечества, которые колдовским образом в свиней вселились. Если, говорит, не перебить, непременно свергнут его величество короля.

Сервантес. Но Дон Кихот в колдовство не верит.

Санчо. В колдовство – нет, а во врагов отечества – обязательно.

Сервантес. Знай же, Санчо, что спасителей отечества больше, чем его врагов. И они гораздо опаснее.

Санчо. Ваша милость, мы – люди простые, что велят, то и делаем. Говорят бить врагов отечества, мы бьем врагов. Скажут бить спасителей отечества – мы и их отдубасим.

Сервантес. Что нам думать о врагах отечества, у нас своих врагов полно.

Санчо. Кто же они?

Сервантес. Разные угрюмые недоумки.

Санчо. Я полагаю, это все зависит от характера. Ваши враги – угрюмые недоумки, мои – недоумки веселые.

Сервантес. Где нынче Дон Кихот?

Санчо. Охраняет сон ее высочества.

Сервантес. Внутри или снаружи?

Санчо (после паузы). Сеньор, я вам вот что скажу. Было у моего соседа три дочки, три сестры. Одна была глупая, как пробка, другая – умная, как пробка, а третья – красивая, как пробка… И все три очень удачно вышли замуж.

Сервантес. Это ты к чему?

Санчо. Это я к тому, что не след вашей милости оскорблять госпожу Дульсинею.

Олалья. Да никакая она не Дульсинея. Она – Доротея, жена маркиза Теодоро Кастильского.

Санчо. Мы люди маленькие. Как нам велено, так и говорим.

Олалья. Вранье это все!

Сервантес. Да уж, Санчо. А ведь господин твой поклялся бороться за правду.

Санчо. Мы, пока за правду боролись, одни тумаки и колотушки видели. А как стали служить ее светлости Дульсинее (Олалья топает ногой)… из Тобосо, сразу стали жить как люди. Денег нам ее милость жалует без счета, а его светлость господин маркиз твердо обещал мне губернаторство. Вот уж когда разбогатею!

Сервантес. Санчо, друг мой, не знал, что деньги для тебя важнее всего.

Санчо. А что же для меня важнее денег, будь они неладны?

Сервантес. Верность хозяину. Приключения. Служение добру.

Санчо. Ох, сеньор, у меня от этого служения до сих пор синяки по всему телу. Нет, уж лучше тихо гонять свиней… в смысле, врагов отечества. А что касаемо денег, то они или на уме или в кошельке… Когда их нет в кошельке, они поневоле на ум приходят.

Сервантес. Похоже, времена меняются. Прежде рыцари ходили в бой с копьем и щитом. Теперь – с бухгалтерской книгой.

Олалья (Сервантесу). Ваша милость, я прошу вас! Объясните хоть вы ему! Ведь это стыд смотреть, как она над сеньором Дон Кихотом издевается.

Сервантес. Я пытался. Он не слушает.

Санчо. Он, сеньор, никого слушать не будет. Потому как первое дело для рыцаря – служение прекрасной даме…

Олалья. Злобной, бессердечной ведьме!

Дон Кихот (появляясь). Кто здесь говорит о ведьмах и колдунах?

Санчо. Не я, сударь!

Дон Кихот. Ибо известно и доказано наукой, что нет ни ведьм, ни колдунов, ни великанов, ни карликов, но лишь моя божественная повелительница Дульсинея Тобосская. (Олалья топает ногой.) И смысл жизни рыцаря – в служении ей… (Олалья бросает метлу.) И, если надо будет – то и умереть за нее.

Олалья с размаху бьет тарелку об пол. Дон Кихот смотрит на нее.

Дон Кихот. Олалья, ты что-то уронила?

Олалья. Нет, ваша милость. Это вы что-то уронили.

Дон Кихот (озираясь). Что же?

Олалья. Честь вашу и достоинство – вот что!

Дон Кихот. О чем ты говоришь, глупая девчонка?

Олалья. О том, что вас водят за нос.

Появляется Дульсинея. Дон Кихот становится на колено.

Дон Кихот. О, невыразимая красота! Позволь мне упасть во прах у ног твоих, и я почту это величайшей честью, которой когда-либо удостаивался смертный.

Дульсинея. Встань, сеньор рыцарь! Ты, храбрейший из ныне живущих, уже столько раз доказывал мне свою преданность. Готов ли ты пойти ради меня на новый подвиг?

Дон Кихот. Не только готов, но и жажду этого всеми силами моей души!

Олалья (негромко, но дерзко). Опять свиней гонять, или что-то новенькое придумали?

Сервантес (дергает ее за рукав). Молчи!

Дульсинея. Следуй за мной, доблестный Дон Кихот.

Дон Кихот идет за Дульсинеей. Они выходят.

Санчо. Рыцарь – за дамой, я – за рыцарем. (Выбегает).

Олалья. Не могу на это смотреть!

Сервантес. Тише! (Оглядывается.) Хочешь избавить Дон Кихота от дурацкой страсти?

Олалья. Всей душой.

Сервантес. Хочешь наказать эту жестокую и глупую бабенку?

Олалья. Конечно!!!

Сервантес. Тогда слушай меня. Сейчас ты спрячешься в шкафу. Но подслушивай и подглядывай за всем, что тут произойдет. А когда все кончится, придумаешь, как сообщить обо всем, что увидишь, его светлости маркизу Теодоро.

Олалья. А что я увижу?

Сервантес. Скоро узнаешь… (Слышны шаги Дульсинеи.) В шкаф!

Олалья быстро прячется в шкаф. Появляется Дульсинея.

Сервантес (поднимаясь, идет к ней, развязно, передразнивая Дон Кихота). О, прекраснейшая из прекрасных! Очарованнейшая из очарованнейших! Дульсинея из дульсиней! Позвольте припасть к вашим ногам…

Дульсинея. Не шути со мной, однорукий!

Сервантес. Для мужчины не руки главное…

Дульсинея (становясь спиной к шкафу). Не верю. Убеди меня.

Сервантес подходит к ней. Берет рукой ее волосы, рассматривает их.

Дульсинея. Ну же! Чего ты ждешь?!

Сервантес впивается ей поцелуем в шею. Она откидывает голову.

Сервантес. И тебе не жалко этого несчастного дурака?

Дульсинея. Ты про мужа?

Сервантес. Я про дон Кихота. Все эти подвиги, сражения во имя божественной Дульсинеи…

Дульсинея. Это меня забавляет.

Сервантес. А меня – нет. Он, видишь ли, мой друг. И мне его жаль.

Дульсинея. Был бы он твой друг, ты бы не дал его дурачить.

Сервантес. Да… Ты права…

Дульсинея. Ну, хватит разговоров. Займемся делом.

Она рывком притягивает к себе Сервантеса. Грохает дверца шкафа, на которую они облокотились. Слышен сдавленный крик Олальи.

Дульсинея (отпуская его). Что это?

Сервантес. Где?

Дульсинея. Крик!

Сервантес. Я ничего не слышал.

Дульсинея. Зато я слышала. (Проходит по комнате, оглядывает ее.)

Сервантес. Может быть, за окном?

Дульсинея. Нет, это здесь. И я, кажется, знаю, откуда…

Дульсинея идет к шкафу, где спряталась Олалья.

Сервантес (останавливая ее). Погоди! Я понял, кто кричал.

Дульсинея. Кто?

Сервантес. Я.

Дульсинея. Ты?!

Сервантес. Да. (Пискливо вскрикивает). А! А! Я иногда так делаю. От страсти. Вот и сейчас… О, я сгораю от вожделения. Иди же ко мне! (Пытается притянуть к себе Дульсинею.)

Дульсинея (отпихивает Сервантеса). Не морочь мне голову!

Дульсинея распахивает дверцы шкафа. Секунду смотрит внутрь. Потом закрывает их.

Сервантес. Что там?

Дульсинея. Ничего.

Сервантес (изумлен). Совсем ничего?

Дульсинея. Почти ничего.